Г л а в а   II

Как-то так получилось, что Генри стал меньше опасаться за невинных сельских дев, когда его заверили, что молодой человек не осквернит Бартон папизмом. Когда гости прибыли, он был приятно удивлен еще и тем, что “мусью” ничем не напоминает ненавистных шаркунов. Жиль д'Аллейр оказался крепким молодцом, скуповатым на слова; его здоровый загар свидетельствовал о том, что он много бывает на воздухе, подбородок — о решительном характере, а зоркий взгляд блестящих глаз несколько смутил Генри своей прямотой. По-английски он говорил безукоризненно, хотя медленно и, пожалуй, чересчур уж правильно. Вечный камень преткновения для иностранцев звук “th” и тот почти в совершенстве удавался ему.

— Похоже, что он славный малый,—сказал Генри Уолтеру.— Можно попробовать, беды не будет. Вот только сумеет ли он приспособиться к нашим деревенским обычаям: рано вставать, рано ложиться и все такое? Эти иностранцы ведь не могут обойтись без своей оперы и всяких французских фокусов, а мы тут теперь живем тихо и скромно.

— Дорогой мой Генри, д'Аллейры не парижане. Почти все свое детство Жиль провел в Тулузе, его отец там преподавал, а потом он несколько лет жил в Париже, но он был бедный студент и много работал, пока не окончил Сорбоннский университет; вот, кажется, и все, что ему известно о столичной жизни.

— Я понял, что он уже был домашним учителем?

— Да, в провинции. У него есть маленький старый замок на юге Франции, оттуда до ближайшего городка тридцать миль.

— Замок?

— Очень скромный; ему четыреста лет, но он меньше вашего дома и далеко не так удобен. Старуха тетка, которая воспитывала Жиля после смерти родителей, в пять часов утра всегда уже на ногах, а ее братья сами возделывают свой участок земли в горах. Зимой они разъезжают верхом среди сугробов в овчинных куртках домашней выделки. За границей эта семья славится ученостью, а у себя на родине, в горах, овечьим сыром, — и то и другое равно составляет предмет их скромной гордости.

Генри широко раскрыл глаза:

— Вот оно что? Ну, если он привык ездить верхом, пожалуй, ему надо дать коня погорячее, чем старушка Фиалка. А я-то решил для начала быть поосторожнее.

Уолтер заразительно рассмеялся.

— Боялся, что он свалится с лошади? Жиль на любом коне проскачет без седла и любую птицу подстрелит на лету.

— Ого!—сказал Генри, с каждой минутой проникаясь все большим уважением к молодому д'Аллейру.— Пожалуй, надо дать ему гнедую кобылку. Она придется ему по вкусу. А охоту он любит?

— Он, вероятно, редко ее видел, если ты имеешь в виду настоящую охоту на лисиц. У горных овцеводов нет ни времени, ни денег для такого спорта. Но уж без сомненья ему случалось ходить с копьем на вепря. И потом, зимой им приходится стрелять волков, чтобы уберечь стадо.

Кровь предков, владельцев Бартона, заговорила в Генри. Вот, кажется, нашелся человек, который не оторвался от матери-земли. Кто мог ожидать этого от француза!

Он без колебаний согласился принять д'Алленра в дом и в ознаменование такого события провел этого необыкновенного француза по своим владениям; со сдержанной гордостью он показал гостю свой любимый выгон и заливной луг, даже сейчас, в октябре, еще не скинувший королевской мантии изумрудного бархата.

— В наших краях нет таких трав,— сказал Жиль, крепкими смуглыми пальцами растирая сочную былинку.— Но и у нас они неплохие.

— А какие травы у вас растут?

— Невысокие, почти не идут в рост—как раз чтоб овцам щипать. Но сорта хорошие, душистые; для тонких сыров самые подходящие.

— Овечий сыр?

— Да. Если бы не война, я попросил бы тетушку прислать вам один на пробу, и кувшин нашего горного меда. Такой мед мне нигде больше не попадался. Он пахнет солнцем.

Они возвращались через скотный двор, со знанием дела беседуя о лошадях и свиньях.

— Тут не видно быка, — сказал Жиль. останавливаясь, чтобы еще раз полюбоваться коровами. — Неужели вам приходится от кого-то зависеть? У вас такое превосходное стадо, я был уверен, что увижу одного из ваших знаменитых короткорогих тисдейлей.

Глаза Генри мгновенно наполнились слезами.

— Мы всегда их держали. Пока не потеряли нашего мальчика. А теперь я боюсь; нельзя, чтоб жене попался на глаза бык. После того несчастья ее узнать нельзя.

— Простите,—поспешно пробормотал Жиль. — Я не знал.

Генри рассказал ему о случившемся.

— Это было там, за лаврами, где молодые деревца. Я посадил их, чтоб не видеть больше этого места. Прежде там была лужайка. Жена так и не оправилась от этого удара, она никогда об этом не говорит.

Он уже не помнил, как всего несколько месяцев назад заподозрил Беатрису в том, что она слишком быстро забыла Бобби.

— Сгоis bien*, — сказал про себя Жиль и прибавил вслух.—А я все думал, чем она так напоминает мне мистера Риверса. У него тоже такое лицо... как бы это сказать?..— точно у человека, который побывал в аду.

___________________

* Еще бы (франц.)

— И по сей день оттуда не вышел, — хмуро сказал Генри.— Вы незнакомы с его женой?

— Да нет... Я всегда думал, что миссис Риверс очень больна. Или я ошибаюсь? Мне казалось, она не принимает посторонних.

— Гм. Ну, если б вы на нее посмотрели, вам бы сразу стало ясно, почему он весь седой в сорок лет. Она, видите ли...

Генри вдруг спохватился. Надо быть поосторожнее. Французам, даже самым милым и любезным, нечего поверять семейные тайны. Этот как будто человек вполне приличный, но кто их разберет, этих иностранцев.

К счастью, Жпль словно бы и не заметил, что он умолк на полуслове, и уже заговорил о другом.

— Это и есть беркширская свинья? Я читал об этой породе. У нас свиньи другие — полудикие, тощие, длинноногие, очень подвижные. А эти породистые матки дают хороший приплод?

В саду они увидели Беатрису, она лежала в гамаке под старым кедром, и Уолтер читал ей вслух. Глэдис взобралась к нему на колени, прижалась растрепанной кудрявой головой к его жилету; в подоле она придерживала целую кучу спящих котят, а свободной рукой ласково ерошила волосы дяди. Увидав отца, она подбежала к нему, просунула руку ему под руку и отвела в сторонку.

— Папа, у дяди Уолтера дома водятся мыши. Подарим ему кошку?

— Конечно, подарим, если только он захочет. А ты уверена, что у него будет время смотреть за котятами? Дядя Уолтер ведь очень занят. Он разве просил у тебя котенка?

— Нет, я хотела сделать ему сюрприз ко дню рожденья. С ними хлопот немного. Я думаю, до его отъезда они уже научатся пить из блюдца. И потом, там ведь Повис.

Она подняла на ладони серый пушистый комок.

— Этот лучше всех, правда? Это девочка. Они чистоплотнее, чем котята-мальчишки. Она будет хорошей подружкой дяде Уолтеру; смотри, она совсем такого же цвета, как его волосы.— Глэдис помолчала минуту. — В Лондоне ему, наверно, одиноко.

— Очень может быть,— пробормотал Генри. Он подхватил дочь на руки вместе со всеми ее котятами и усадил в развилину кедра.

— Нет, ей не надо помогать, она лазит по деревьям не хуже белки. Правда, киска?

Жиль подошел, улыбаясь, и хотел помочь ей спуститься. Она сунула ему котят и, уцепившись за ветку одной рукой, легко спрыгнула на землю.

— Ты сильная,— сказал он.

— Артур сильнее. Он не очень высокий, но Робертс говорит, что у него теперь замечательные мускулы.

— Кстати, а куда девался Артур? — спросил Генри. — Я не видел его с самого завтрака.

— Он сегодня весь день в деревне,— объяснила Беатриса.— Старая миссис Браун делает сидр, и он помогает ей вертеть пресс.

Генри прищелкнул языком.

— Хотел бы я знать, что будет дальше. Неужели этот лодырь, ее сын, сам не мог ей помочь? Довольно невежливо, что как раз, когда приехали гости, Артур весь день где-то бегает. Мог бы по крайней мере спросить разрешения.

— Он так и сделал. Мы ведь ждали гостей только к вечеру, поэтому я и отпустила его. По субботам они с Глэдис не занимаются. А сам Браун лежит, у него приступ астмы .

— Тебе виднее, — проворчал Генри. — Сдается мне, Артур скоро будет на побегушках у всех бездельников, сколько их есть в деревне. На днях он нянчил младенца миссис Григг, не угодно ли! Я понимаю, он старается каждому услужить, но, право же, не надо пересаливать. Можно хорошо относиться к своим арендаторам, но не обязательно на них батрачить, этим их уважения не заслужишь.

Уолтер слегка поднял брови. Тот Генри, которого он знал несколько лет назад, не стал бы выговаривать жене при чужом человеке. Но Беатриса, как видно, привыкла к этому, в лице ее ничто не дрогнуло. Зато Глэдис мгновенно вспыхнула.

— Нет, заслужишь!.. Всякий будет уважать человека, который сумел успокоить такого младенца: у миссис Григг он вопит с утра до ночи. Миссис Джонс думает, что это от глистов.

— Послушай, Глэдис.— начал Генри, немало смущенный столь откровенными выражениями, не совсем уместными в устах юной леди. Но глаза девочки так и сверкали.

— Ты всегда придираешься к Артуру! Все говорили, что он очень хорошо поступил, что накопал Уотсонам картошку, когда у мистера Уотсона разболелась поясница. Это просто потому, что...

— Глэдис, — мягко прервала мать, и маленькая злючка, мигом успокоившись, спросила кротко:

— Да, мама?

— Мне кажется, тебе следует извиниться перед отцом, как по-твоему?

Глэдис сморщила было нос, готовая снова взбунтоваться, по тотчас к ней вернулось всегдашнее добродушие и, обхватив обеими руками рослого, массивного Генри, она подпрыгнула и поцеловала его в подбородок.

— Извини, папа.

Он ущипнул ее за щеку.

— Я не сержусь, киска. Мы все рады, что у Артура такое доброе сердце.— Он, смеясь, повернулся к Жилю.— У вас во Франции тоже есть такие сорванцы-девчонки?.. Глэдис, мистер д'Аллейр обещал жить у нас и учить вас с Артуром. Теперь ты можешь стать ученой леди. Надеюсь, ты будешь учиться прилежно и слушаться его.

С минуту Глэдис критическим взглядом откровенно разглядывала незнакомца, потом одобрительно кивнула и вложила в его ладонь крепкий смуглый кулачок.

— Я постараюсь.

— Больше мне ничего и не надо,—сказал Жиль.—А теперь для начала ты сама меня кое-чему научишь. Расскажи, как выглядит ваш пресс для сидра? У нас дома делают не сидр, а вино.

— Хотите взглянуть на пресс?—спросила Беатриса. — Глэдис может вас проводить. Это недалеко—и мили нет, если идти полем.

— Я с удовольствием пошел бы и помог Артуру. Тогда я познакомлюсь и с ним и с тем, как у вас приготовляют сидр.

— Ну, если вам так хочется,— с сомнением сказал Генри.— Только это ведь пачкотня страшная.

— У меня с собой есть старый костюм. Мистер Риверс посоветовал мне захватить его.

Жиль пошел к себе в комнату. А Беатриса с улыбкой посмотрела на возбужденное лицо дочери.

— Да, можешь идти. Только, если хочешь помогать, надень большой фартук.

Снарядившись для грязной работы, учитель и ученица зашагали полем в сопровождении двух веселых, перемазанных в грязи псов. Глэдис уже причислила нового знакомца к тем, — а их было немало, — кто нуждался в ее покровительстве. Она взяла его за руку, чтобы помочь ему перебраться через изгородь, и пришла в восторг, узнав, что он не боится коров.

— А знаете, некоторые боятся, кто не привык жить в деревне. Мама говорит, что они ничего не могут с этим поделать, бедняжки. А собак вы любите? Меченый—это Артура, а Пушинка моя. У нее скоро опять будут щенята. Хотите, я вам дам одного? У Меченого блохи. Пушинка иногда их у него ловит; но мы все равно чешем их гребешком каждый день. Каждый причесывает своего. И еще мы ухаживаем за пони — у нас он общий, на двоих. Его зовут Малыш. На будущий год у каждого будет свой. А как “пони” по-французски?.. Ой, давайте говорить по-французски! Или хоть так—вы по-французски, а я по-английски. А по-латыни вы тоже умеете? Мама умеет. Она иногда говорит с нами по-латыни. У Артура лучше выходит, чем у меня. Вы не будете сердиться, что я глупая? По-моему, я не очень глупая, но только Артур уж-жасно умный.

Жиль сделал почтительное лицо.

— Вот как? Тогда, пожалуй, хорошо, что ты не такая. Вдруг я не сумел бы учить двух таких учеников! Сам-то я совсем не такой уж-жасно умный, и тогда что бы мы стали делать?

— Ну, как-нибудь справились бы, — утешила его Глэдис. — Мама могла бы помочь вам.

В деревню они пришли очень довольные друг другом.

— Эй, Артур!

Глэдис помчалась вперед, волосы ее рассыпались по плечам, собаки с лаем прыгали у ее ног.

Она схватила за плечи растрепанного мальчика и закружила его в победном танце.

— Отгадывай до трех раз!.. Нет, не то... и не яблочные пирожные к чаю. Ну, так и быть, скажу. Мистер д'Аллейр будет жить у нас, и мы каждый день будем говорить по-французски! Правда, весело будет? И он умеет разговаривать с птицами, и... Ой, Артур, как ты вымазался! И совсем задохнулся. Сколько же времени ты крутил эту штуку? Сядь скорей, отдохни.

Артур и в самом деле вымазался с головы до пят и,—хоть он ни за что не признался бы в этом даже самому себе,— выбился из сил и обрадовался случаю немного отдохнуть. День был нелегкий, он потрудился на совесть.

Они все уселись рядышком на край ларя. Глэдис извлекла из оттопырившихся карманов передника три больших красных яблока, три булочки и горсть орехов, дала каждому его долю и тотчас принялась жевать.

— Дайте-ка я расколю орехи камнем, пока вы не сломали себе зубы, — предложил д'Аллеир.

Не успев догрызть яблоко, Глэдис потребовала немедленно начать уроки. Она сгорала от нетерпения: пускай новый учитель скорее сам увидит, на какие чудеса способен ее любимый Артур. Но хотя мальчик, как всегда, старался изо всех сил, он слишком устал и слишком робел, и потому не мог не показаться безнадежным тупицей и то и дело зевал над французскими глаголами.

— На твоем месте,— сказал Жиль,— я бы улегся тут на свежем сене и соснул немного. Fais dodo... 1 А мы займемся яблоками, Mademoiselle le Trourbillon г .

— А что это значит?

— Право не знаю, как сказать это по-английски. Trourbillon — это такая штука, которая очень на тебя похожа.

Через месяц Жиль поделился с Беатрисой и Уолтером своим мнением о детях. По его просьбе Беатриса вначале не посвятила его.во все подробности истории Артура, чтобы он мог непредвзято судить о мальчике.

Он находил, что Глэдис на редкость неглупая девочка, хотя пока еще не проявляет каких-либо определенных склонностей и способностей. По его мнению, при таком живом уме, веселом нраве и ключом бьющей энергии она будет прекрасно учиться.

— Да еще,— прибавил он, и глаза его весело блеснули,— при ее отношении... к semblables...

— К себе подобным?

— Благодарю вас. Я хочу сказать, она так великодушна. Она, по-видимому, находит, что я глуповат, ведь я так смешно говорю по-английски и так слаб в арифметике и географии. Но она добрая девочка... Ьоппе сотте 1е раin 3 , как говорят у нас крестьяне... и всегда сочувствует бедняге, который старается изо всех сил. Она с величайшим дружелюбием во всем мне помогает; но, боюсь, это только из желания подбодрить меня.

________________________

* Баиньки-баю (франц.).

Мадемуазель Вихрь (франц.).

Добрегшая душа; добра, как хлеб (франц.).

— Наверно, она жалеет вас, думая, что вам тоскливо жить так далеко от дома,— сказал Уолтер.

— Глэдис невыносима сама мысль, что кому-нибудь грустно и одиноко,— пояснила Беатриса.— По-моему, она не доставит вам хлопот. Теперь скажите нам, что вы думаете об Артуре.

Жиль сразу стал серьезен.

С Артуром, по его мнению, дело обстоит куда сложнее. Порою, внезапно, как молния, в мальчике блеснет незаурядный ум, а потом он снова становится поразительно вялым, если не просто тупым. Он неизменно старателен, послушен, и прямо жалко смотреть, в какое отчаяние его повергает собственная несообразительность. Вся беда в том, что ему очень трудно сосредоточиться: наперекор всем его стараниям мысли его то и дело уносятся бог весть куда.

— Словно его все время тянет куда-то помимо его воли,— объяснял Жиль.— Не то чтобы ему не хватало ума —он очень старается понять, что ему говоришь,— но у него ничего не выходит. И я не знаю почему.

— А может быть, это отчасти именно потому, что он уж чересчур старается? — сказал Уолтер.

— Отчасти, может быть. Но дело не только в этом. Здесь есть что-то еще, чего я не понимаю. Он совершенно не похож на всех детей, сколько я их видел в своей жизни.

Беатриса кивнула.

— По-моему, тоже. Я не встречала другого человека, до такой степени...— Она помолчала.— Не могу найти подходящего слова.

— Беззащитного?

Она почти с испугом посмотрела на Жиля.

— Да, пожалуй. Как вам удалось понять это так быстро? И она рассказала ему все, о чем раньше умалчивала, и закончила описанием тяжелой сцены, разыгравшейся на каргвизланском берегу. Она считает, что все усилия Артура сводит на нет то смешанное с ужасом восхищение, которое внушает ему отец.

— И к тому же,—прибавила она,—боюсь, он очень тоскует по матери.

Немного погодя она вновь заговорила о Мэгги Пенвирн.

— Это странно звучит в применении к такому кроткому существу, но меня просто поражает, как велико в ней чувство собственного достоинства, хоть она этого и не сознает. Какой-то природный аристократизм... Рядом с ней начинаешь чувствовать, что ты не слишком хорошо воспитана. И она каким-то образом внушила мальчику преданность, прямо невероятную в таком возрасте. Это не просто привязанность, какая бывает между матерью и сыном: они двое как будто знают что-то такое, что никому больше неведомо, у них есть какой-то тайный язык, которому никто из нас никогда не научится.

— А может быть, дело в том, что они оба религиозны до мистицизма? — предположил Уолтер.

Беатриса озадаченно посмотрела на них.

— А что это, в сущности, такое— религиозный мистицизм? Ты хочешь сказать, они очень набожны? Что до Мэгги, это, конечно, верно; и она все время говорит с Артуром на этом методистском жаргоне... По-моему, все это ужасное ханжество. Но сама она не ханжа, просто какая-то... не от мира сего.

— Нет,—сказал Уолтер.— Я имел в виду не набожность н даже не благочестие: есть люди. которые в этом не нуждаются, у которых религиозное чувство—природный дар, вот как у отца Артура—дар механика.

— А разве бывают такие? — спросила Беатриса.— Впрочем, очень может быть, только я таких не видала.

— А я видел,— сказал Жиль.— Таким был католический священник, который учил меня латыни, еще в Тулузе, когда я был мальчиком. Я раз увидел, как он смотрит на распятие, и вся латынь вылетела у меня из головы.

Он поднялся.

— Благодарю вас за то, что вы рассказали мне о его родителях, это объясняет многое, что меня тревожило. Бедный ребенок!