Г л а в а   IX

— Как видите,—объясняла Беатриса за обедом,—у меня не было иного выхода, оставалось только сделать вид, что я ей верю, и поощрять ее откровенность, пока она не раскроет свои карты. Она уже совсем было отбросила всякую осторожность, но тут вошел Артур. Но она и так рассказала достаточно. Куда проще иметь дело с обвинениями, чем с намеками.

— Но... но. — Генри недоумевал, он даже не мог найти слов.— Какие же обвинения? Против Уолтера? Что за нелепость! В чем она может его обвинить?

— В чем угодно, начиная от прелюбодеяния и кончая убийством. Хотите знать подробности?

Уолтер молча кивнул.

Она рассказала им самое главное.

— Я чувствовала, что ходят какие-то слухи,—добавила она.— Это было видно но тому, как вели себя судебный исполнитель и священник. Но все это были одни догадки. Теперь мы по крайней мере знаем, что она и сейчас ухитряется рыться в твоих бумагах и все, что узнает, истолковывает на свой лад и разносит по всей округе.

— Ты совершенно уверена, что она распускает слухи? — спросил Уолтер. Это были его первые слова..

— Не могу сказать, что совершенно уверена, доказательств у меня нет. И все-таки—уверена. Уж слишком часто и слишком настойчиво она повторяла, что никому и словом не обмолвилась.

Генри потер лоб.

— Ну уж... ну, знаете... да это же подсудное дело! Сказать тебе такое... Тьфу пропасть, в жизни ничего подобного не слышал! И это про Уолтера-то, который никогда мухи не обидел.

— И однако Фанни наговорила с три короба. У нее богатое воображение. Да кроме того, при желании все можно истолковать как злодейство.

— Особенно если подтасовать факты, которые на самом деле никак друг с другом нс связаны,—добавил Уолтер.— У меня в столе действительно лежало письмо от одной девушки, написанное по-французски и отправленное из Лиссабона;

был и ее карандашный портрет. Теперь их там нет. Я убрал их, когда Повис предупредил меня, что, по ею мнению, у Фанни есть отмычка.

Он нахмурился и в раздумье помолчал.

— Да, еще прежде чем мы поженились, я неосторожно рассказал ей, что однажды видел, как девушка бросилась в Тахо, и отвез ее к доктору, который знал по-французски. Он привел ее в себя и вылечил от нервного потрясения. Но то была другая девушка.

— А для Фанни это неважно. Она все истолкует, как ей выгодней,—вставила Беатриса.—Ну, хорошо, Уолтер, что же ты думаешь делать?

Он пожал плечами,

— Да как будто ничего. Что тут сделаешь? Спасибо, конечно, что ты меня предупредила. Но не могу же я возбудить дело о клевете против своей собственной жены! И если бы даже я хотел опровергнуть эту басню, она взамен сочинит две новых. В конце концов это не так уж важно. Даже если она и знает какие-то имена, она не может повредить умершим.

— Но ты-то ведь еще не умер, дружище,— возразил Генри.

— Пока нет. И привык ничему не удивляться. Не огорчайся, Генри. Ни ты, ни Беатриса и никто из моих немногих друзей не повср-цт ни одному слову Фанни, а если кто другой и

поверит, не все ли равно. Я ни с кем не встречаюсь. И все же я рад, что знаю правду. Это кое-что объясняет. . Беатриса приподняла брови.

— Тогда, пожалуй, я должна рассказать тебе еще кое-что. Теперь я знаю, почему она ненавидит Повиса. Впервые Уолтер посмотрел на нее с интересом.

— Вот как? Я был бы очень рад понять, в чем тут дело.

— Думаю, что я поняла. Она его боится.

— Почему?

— Вот этого я не могу тебе объяснить, но он, вероятно, сможет, если только захочет. По-моему, он что-то знает о ней, и она боится, как бы ты тоже этого не узнал.

Уолтер улыбнулся.

— Би, голубушка, на тебя это так не похоже—дать волю воображению в ущерб здравому смыслу. С какой стати ей меня бояться? Кто я для нее? Всего лишь человек, который был настолько глуп, что женился на ней.

— Что ж, это и в самом деле было неумно.

— Совершенно верно. А раз уж она моя законная жена, не все ли ей равно, что еще я о ней узнаю? Ей уже давным-давно известно, что я о ней думаю.

— Видимо, ты не все о ней знаешь, есть что-то такое, что она хочет утаить от тебя, и боится, как бы ты не узнал этого от Повиса. Как по-твоему, зачем она пришла ко мне? Она не слишком умна, но и не настолько глупа, чтобы самой верить во все эти небылицы. Ведь ясно же, она хотела либо запугать меня, чтобы я заставила тебя избавиться от Повиса, либо восстановить меня против него — на случай, если он вздумает посвятить меня в то, что ему известно о ней. А может быть, она хотела через меня напугать Генри и добиться, чтобы он заплатил ей за молчание.

Уолтер в раздумье слушал ее.

— Благодарю тебя. Да, ты, пожалуй, права насчет Повиса. Мне не раз казалось, что они неспроста так ненавидят друг друга. Как ты думаешь, Пенвирн тоже что-нибудь знает или подозревает? Это многое объяснило бы.

Беатриса покачала головой.

— Возможно, но все-таки я этого не думаю. Пенвирн не кажется мне человеком, который способен долго держать что-либо в секрете- Он, может быть, и хотел бы, но под горячую руку уж наверно давно бы проговорился... Да-да, Дик, сейчас иду.

Услыхав голос сына из спальни, она поднялась, мимоходом похлопала Генри по плечу и, смеясь, поцеловала седеющую голову брата, что случалось не часто.

— Ну вот, а теперь принимайтесь опять строить дома, копаться в древностях, вы, чистые души, и предоставьте нам с

Повисом управляться с личностями вроде Фанни. Мы не боимся иной раз запачкать ручки ради благой цели.

Днем, когда она прилегла отдохнуть, Уолтер тихонько заглянул в кабинет.

— Я помешал тебе?

— Ни капельки. Заходи, и поболтаем, пока у меня не болит спина.

— Тебе плохо сегодня? У тебя измученный вид.

— Не хуже, чем всегда. Во всяком случае, за разговором с тобой я забуду про боль. Он сел рядом.

— Я был не слишком любезен за обедом в благодарность за все твои хлопоты, правда? Ты меня застала немного врасплох, но я от души благодарен тебе.

Она насмешливо прищурилась.

— Ну конечно, милый, еще бы не благодарен, а в придачу тебе чуточку тошно. Я понимаю. К счастью, я уже не так брезглива, как прежде. Это прелестное качество, но в нашей жизни оно только помеха, особенно для женщины.

Уолтер поморщился.

— Не надо, Би. Не будь циничной.

— Тебе неприятно, милый? Но как же быть бедной женщине с двумя такими невинными младенцами на руках, как ты и Генри, не считая еще троих детей? А теперь я еще взвалила на себя юного серафима! Если бы ты видел сегодня утром Фанни с Артуром, ты бы понял, что в иные минуты мне не обойтись без некоторой доли цинизма, просто из чувства самосохранения.

— Может быть, ты расскажешь мне побольше? Я хотел бы знать все, что она говорила.

— Среди всего прочего она выразила надежду, что мы с Артуром сдохнем под забором.

И Беатриса повторила еще кое-какие подробности утреннего разговора.

— А кончилось тем, что она обругала тебя?

— И меня и Артура. Особенно Артура. Она ненавидит его даже больше, чем нас с тобой. Чуть ли не больше, чем Повиса.

— Но почему? Мальчик не сделал ей ничего плохого.

— Он сделал больше, чем кто-либо из нас. Он увидел ее такой, как она есть. Помнишь, две недели назад я говорила тебе, что усыновила архангела Гавриила? Я ошиблась, он Итуриель. Стоило ему коснуться ее, маска спала, и она явилась перед нами в своем истинном обличье. Я бы этому в жизни не поверила, если бы не видела сегодня собственными глазами. Она предстала перед ним без покровов, как в день страшного суда.

— Понимаю,—сказал Уолтер.—Да, этого она не простит.

— Она никогда не простит этого ни ему, ни мне, никогда не упустит случая навредить нам самим или нашим близким. Еще и поэтому нельзя оставить ее безнаказанной. Фанни — змея ядовитая, и если ты не хочешь обезвредить ее, придется мне взять это на себя, ради всех наг.

— Как же ты ее обезвредишь?

— Постираюсь как-нибудь и не буду слишком деликатничать. Но прежде всего позволь мне узнать у Повиса, если только он захочет сказать, что он знает о ней.

— Би, я... я бы предпочел...

— Ты бы предпочел быть нищим, только не сыщиком.. Я тоже. Я бы предпочла не делать многого из того, что мне приходилось делать на моем веку. Жизнь не спрашивает, в какой именно грязи нам приятнее вымазаться.

В дверь постучала Эллен.

— Прошу прощенья, мэм, мистер Риверс не у вас? Там пришел старик Полвил, у него какое-то секретное дело. Уолтер вышел, но вскоре снова появился в дверях.

— Можно привести к тебе Полвила, Би? Он был чем-то встревожен. Беатриса поспешно села и поправила волосы.

— Конечно, пусть войдет. Уолтер распахнул дверь.

— Входите, пожалуйста. Я хотел бы, чтобы и сестра слышала то, что вы собираетесь нам рассказать.

Едва старик вошел, Беатриса встала и протянула ему руку. Насупясь, он строго посмотрел на нее, но руки не подал.

— Садитесь, пожалуйста,— сказала Беатриса.— Мы рады вас видеть.

— Это как вам угодно, мэм. Он сел, вертя в руках шапку.

— Я не рассказывать пришел, сэр. Я пришел спросить вас. Может, леди...

Он умолк па полуслове.

— Продолжайте, Полвил. У меня нет секретов от миссис Телфорд.

— Как угодно, сэр. Мистер Риверс, сколько вы живете в наших местах, вы всегда обращались с нами по справедливости, и неохота мне думать про вас худо; верно вам говорю— неохот а -

— Отчего же вам думать обо мне худо? — мягко спросил Уолтер.—Лучше расскажите нам, что вас беспокоит. Может быть, мы все уладим.

Полвил вытащил из кармана грязную, скомканную бумажку. В нее было завернуто несколько золотых монет .

— Знали вы, что ваша леди хотела подкупить моего парня?

— Что?!

— Моего парня, Джейбса. Дала ему денег, чтоб сходил в

Падстоу, да продал бы там душу дьяволу... Знаете вы про такие дела?

Наступило тягостное молчание.

— Скажите нам, Полвил,—начал наконец Уолтер, опускаясь ни стул,—о чем миссис Риверс просила Джейбса? Полвил в упор глядел на него.

— Ну да, я так и думал,—сказал он.—Может, вы не знаете. Джейбс ездил на той неделе в Тренанс, отвозил рыбу. Ваша леди подошла к нему и говорит: “Хочешь, говорит, заработать денег?” А Джейбс, простая душа, возьми и скажи:

“Как вам угодно, мэм”.

— И что же дальше?

— Она, видно, не хотела, чтоб кто проведал про ее дела в Падстоу. “Никому, говорит, не сказывайся, ни отцу, ни кому еще”. Велела Джейбсу пойти в “Отдых матроса”, в тамошний трактир, и сыскать одного иностранного матроса,— вроде он должен прийти из Бристоля. Дала парню вот эту бумажку и пять фунтов и велела этого матроса спросить: “Есть турецкие сласти?” — а он на это ответит: “Мелкие да сладкие”. И тогда чтоб Джейбс вышел на улицу, а тот вроде пойдет за ним. И чтоб Джейбс отдал ему эту бумажку, а в ней чего-то написано, и взял у него коробочку, и отдал ему пять фунтов. Да только, мол, сперва возьми коробочку, а уж потом отдавай пять фунтов. И потом чтоб принес коробочку ей, а она ему ласт две гинеи за труды; и никакого худа в этом нету, и никто вовек ничего не узнает.

Брат и сестра переглянулись.

— И что же Джейбс?—спросил Уолтер.

— Он сперва взялся—ничего, видно, и не понял. Потом забоялся и не пошел. У Джейбса ничего худого, на уме не было, он парнишка хороший, только простоват.

— Да, я знаю.

— Он всю неделю ходил как в воду опущенный. А нынче утром я ему и говорю: “Ты что это натворил, малый? Скажи, говорю, отцу, что тебя грызет, да чтоб не врать у меня”. Тут он все и выложил. “Ведь две гинеи, говорит, этакая прорна денег, да чудно чего-то”. А я ему и говорю: “Только тронь, говорю, ее вонючие деньги, я тебе все кости переломаю, как бог свят! Подавай, говорю, сюда эту бумагу. Я пойду на гору да скажу все мистеру Риверсу. Ему, говорю, надо знать, про это дело, а может, и еще кой-кому”.

Он протянул деньги Уолтеру.

— Вот они, ваши пять фунтов, сэр. Нам они ни к чему. Мы люди неученые, но бога боимся, так и запомните, и не желаем знаться с ворами, с контрабандистами и со всякими разбойниками. Нет уж, как бог свят! Я растил своих детей честными людьми, как велит писание, уж не сомневайтесь. И никто не введет моего парня во грех, чтоб его потом повесили или в

каторгу сослали неведомо за что. Не позволю я этого никому, как бог свят, не позволю.

Узловатая рука, лежащая на колене, сжалась в кулак. Уолтер положил монеты на стол. Пальцы его слегка дрожали.

— Спасибо, Полвил. Я рад, что Джейбс вам все рассказал. Можно посмотреть этот листок?

Полвил бросил на него недоверчивый взгляд, потом медленно подал бумагу.

— Нате, глядите, сэр, да только уж не забудьте отдать обратно. Может, она мне еще понадобится.

— Уолтер разгладил скомканную бумажку, посмотрел на нее и передал Беатрисе. На листке рукою Фанни было написано:

“Турецкие сласти — 5 фунтов”.

— Спасибо,— сказала Беатриса и вернула бумагу старику.

— Полвнл,— сказал Уолтер,— мы с сестрой вам очень благодарны за то, что вы пришли прямо к нам. Поверьте, если бы мне нужно было то, что могло быть в этой коробке, я достал бы это сам, а не подкупал бы мальчика и нс посылал его на опасное дело. Теперь, когда вы Нам рассказали, я могу обещать вам, что это не повторится.

На этот раз, поколебавшись с минуту, старик пожал протянутые ему руки. Он пошел к двери, потом вернулся и положил бумагу рядом с деньгами.

— Оставьте себе, сэр.

После его ухода они заговорили не сразу.

—Что ж,—нарушила молчание Беатриса.—Надо распутать это до конца. Может быть, позовем Повиса и постараемся узнать, что ему известно?

Уолтер нашел Повиса в кухне, где тот в белоснежном поварском одеянии показывал Эллен, как по всем правилам искусства печь воздушное пирожное.

— Зайдите, пожалуйста, в кабинет, Повис, когда освободитесь. Мы с миссис Телфорд хотели бы поговорить с вами.

Повис ответил долгим многозначительным взглядом из-под насупленных бровей, молча кивнул и продолжал колдовать над тестом. Благополучно посадив пирожное в печь, он поглядел на часы.

— Вытащите через пятнадцать минут, Эллен. Да смотрите, чтоб остужать как полагается.

Он снял колпак н фартук, тщательно вымыл руки и появился в дверях кабинета.

— Вы желали что-то сказать мне, мэм?

— Да. Повис. Скажите нам, пожалуйста, вы не знаете, что такое “турецкие сласти”? Он ответил не сразу.

— Стало быть, вы узнали?

— Приходил Полвил,—объяснила Беатриса.—На той не-

деле Джейбсу пообещали две гинеи, если он тайком купит эти “сласти” у какого-то матроса в Падстоу за пять фунтов.

— И он пошел?

— Нет. Он сперва согласился, но потом испугался и не пошел. А сегодня во всем признался отцу.

— Его счастье. Такому, как Джейбс, самое лучшее быть честным. Какой из дурака преступник. Изловили бы его за милую душу, и тогда бросай все дела да иди доказывай, что это не письма из Франции. Со шпионами нынче не шутят.

Он замолчал, мысленно оценивая положение вещей.

— Да, я как поглядел на нее нынче утром, так и подумал, что она дошла до крайности. Верно, вырвалась на минутку да передала своим бристольским приятелям, чтоб прислали зелье с падстоуской рыбачьей шхуной.

Никто ни разу не произнес имени Фанни.

— Но что это такое? — спросила Беатриса.— Я не понимаю. Яд?

Повис покачал головой.

— Не тот, что вы думаете, мэм. Верно, штука ядовитая, но не для того ее покупают, чтоб людей травить.

— Для чего же?

— Слыхали вы про опиум?

— Опиум!

— Он самый.

— “Турецкие сласти”,— прошептал Уолтер и обернулся к Повису. Он был почти страшен, но по-прежнему нс повышал голоса.

— И давно вы знаете об этом?

— С тех пор, как она пыталась подкупить меня, чтоб я добыл ей зелье.

~ Когда это было?

— Месяца через полтора после вашей свадьбы.

— И все эти годы вы знали и скрывали от меня?

— Да, сэр. Уолтер отвернулся.

— Я верил вам,—сказал он не сразу, очень тихо.

— Да, сэр.

Настала тишина, от которой звенело в ушах.

— Не горячись, Уолтер!—вырвалось у Беатрисы.—Ведь это ради тебя.

Повис не шевельнулся, он по-прежнему стоял в своей привычной позе—застыв, как бывалый солдат по команде “смирно”. Уолтер все так же смотрел в сторону.

— Может быть, вы скажете мне,— медленно начал он,— почему все-таки вы молчали?

— Могу и сказать, сэр. Только, по-вашему, это, верно, выйдет не слишком вежливо.

— Забудьте вы о вежливости, я хочу знать правду.

— Я не против. Правда, вот она, если хотите знать: у вас уж больно сердце доброе.

— Иными словами...

— Вы никогда не оставите ее, нипочем. Вы только все будете собираться. Уж до этого-то она вас обязательно доведет. А потом и поплачет, и прощенья попросит,— вы и простите, и на другой раз простите, и семью семьдесят раз, как нам ведено по писанию. А это долгий счет, и половины не отсчитавши— помрете от разрыва сердца и книгу свою не допишете. И мне или другому кому только и останется, что выкопать вам могилу.

Уолтер слушал молча, не поднимая глаз. Повис сделал шаг к нему.

— Вы говорите: “все эти годы”. Что ж, может, я и виноват, сэр? А что мне было делать, скажите на милость? Как мне, по-вашему, было защищать вас все эти годы, кабы мне нечем было ее припугнуть? Что толку грозиться, что я, мол, расскажу, когда вы уж и слыхали и простили. Как бы я, по-вашему, заставил ее дать вам покой на целый год без месяца, а месяц уж как-нибудь претерпеть можно?.. Как бы помешал занимать от вашего имени деньги у иностранных джентльменов, которые приезжают к вам работать, у важных друзей мистера Телфор-да и у кого попало? Да она бы последнюю вашу рубашку заложила ради этого зелья, если бы я не мешал. Может, по-вашему, все эти годы я сидел сложа руки?

Уолтер рассмеялся почти ласково, и от этого смех его был как удар хлыста.

— Короче говоря, я был простачком вроде Джейбса. Как видно, я должен быть вам очень признателен за то, что вы столь искусно меня опекали.

Одна лишь Беатриса заметила, как дрогнуло лицо Повиса. Когда Уолтер поднял глаза, оно уже снова было, как всегда, непроницаемое и хмурое.

— Не стоит благодарности, сэр. Это было одно удовольствие.

— Уолтер,— сказала Беатриса. Голос ее зазвенел, и Уолтер невольно обернулся.— Знай, что на месте Повиса я поступила бы точно так же, если бы только у меня хватило мужества и самоотверженности.

— Вот как, мэм?—сказал Повис.—Что ж, могу гордиться, если вы меня одобряете.

— Простите. Мне не следовало вмешиваться, и вы совершенно правы, что сердитесь.

Уолтер встал и протянул руку.

— Сестра права, я был несправедлив. Простите меня, Повис.

Привычная насмешливая улыбка смягчила каменное лицо Повиса.

— Мне нечего жаловаться, сэр. Господь по неисповедимой

премудрости своей определил меня приглядывать за вами. За что это мне—не пойму, разве что за грехи. Но раз уж такая моя работа, должен я терпеть и ласку и таску. И чего уж вас осуждать, если после такой передряги вы малость погорячились? Скверная история, что и говорить; и жалко, что миссис Телфорд досталось столько хлопот. Сдается мне. ей и без того солоно пришлось за последние две недели, а ведь ей ведено лежать и чтоб никакого беспокойства. Беатриса засмеялась.

— Ничего не поделаешь. Повис. Мы живем на беспокойной планете,

— Верно, мэм. Ну вот, теперь вы оба всё знаете. Что ж лальше-то будет? Надо же что-нибудь делать, раз уж дошло до того, что таких вон дурачков, ка"к Джейбс, уговаривают за две гинеи лезть в петлю.

— Да,— согласился Уолтер.— И сделать это должен я. Я и так слишком долго пренебрегал своими обязанностями.

— И что же вы хотите делать, сэр, если мне позволено будет спросить?

— Прежде всего отвезу миссис Риверс в Лондон к доктору и выясню, можно ли как-нибудь излечить ее от этой привычки.

— А она поедет?

— Ей придется поехать.

— Как же вы это устроите?

— Еще не знаю. Завтра поеду в Тренанс, тогда видно будет.

Помедлив, Уолтер добавил:

— Спасибо вам, Повис.

— Вам спасибо, сэр... Могу вас порадовать, нэм. у Эллен легкая рука на воздушное печенье. Еще несколько уроков, и я сделаю из нее неплохого кондитера... для женщины, конечно.