Этель Лилиан Войнич "Прерванная дружба"

Рене проводил в Мартереле летние каникулы. Маргарита жила там еще с прошлого лета, изучала египтологию и как секретарь помогала отцу. Париж, казалось, надоел ей, и Рене подумывал отказаться от квартиры и переехать в меблированные комнаты - незачем тратиться на квартиру, если Маргарита не собирается вернуться в Париж.

- Не пойдешь ли ты со мной в церковь? - спросила тетя Анжелика, заглядывая в комнату, где Рене сидел с Анри и Бланш. - В такое чудесное утро приятно пройтись.

Рене послушно встал. Теперь ему была безразлично, с кем идти в церковь.

Они шли по аллее. Рене пригибал к себе и нюхал ветки цветущих лип. Анжелика чинно держала двумя руками молитвенник, лицо ее хранило важную серьезность.

- Мне бы хотелось поговорить с тобой, - начала наконец Анжелика. - Я думаю, тебе пора бы уже обзавестись семьей. Годы бегут, и если ты вообще намерен жениться, то дальше откладывать нельзя.

- Мне тридцать пять лет, но это еще не достаточное основание, чтобы жениться. Я вполне доволен своей судьбой.

- Конечно, дорогой, у тебя легкий характер. Но теперь, когда Маргарита уехала из Парижа, тебе там так одиноко. Прямо сердце разрывается, как вспомню, что ты все время один.

- Ну, не все время, тетя. У меня очень много знакомых. Кроме того, я не знаю ни одной девушки, на которой мне хотелось бы жениться.

- Скажи, тебе совсем не нравится Жанна Дюплесси? Хорошая, набожная девушка, и характер чудесный. Я знаю ее с пеленок. И за ней дают хорошее приданое; хотя ты, конечно, слишком не от мира сего, чтобы об этом думать. И ты прав - набожность важнее любых богатств. Но одно другому не мешает, а поместье у них очень хорошее и недалеко от нас. Ее не назовешь красавицей, но она очень мила, и все мы будем так рады, когда ты обзаведешься семьей.

Анжелика, запыхавшись, умолкла.

- Но видите ли, тетя, - отвечал, улыбнувшись, Рене, - как бы ни были хороши мадемуазель Дюплесси и ее приданое, мне они не нужны. И ведь у нас в семье уже есть один женатый человек. Почему бы мне для разнообразия не остаться холостяком?

Подбородок старой девы задрожал.

- У Анри и Бланш нет детей. А мне бы так хотелось понянчить крошку. Маргарита выросла и стала такой холодной. Последнее время мне порой кажется, что она старше меня.

Рене больше не улыбался.

- Простите, тетя. - Он взял ее под руку. Теплые нотки в голосе племянника придали Анжелике смелости.

- Скажи мне, Рене, что с ней такое? Дело ведь не в несчастье. С ним она примирилась. Но когда она приехала к нам в прошлом году, я сразу поняла - что-то случилось. Она словно сразу состарилась. Что с ней?

Рене молчал.

- Это все тот человек! - вскричала Анжелика. - Он не шлет больше писем и подарков. Я с самого начала знала, что этим все кончится. Да и чего ждать от безбожника? Он вскружил ей голову - ей, калеке, и забыл...

- Замолчите! - жестко сказал Рене. Остановившись, он отпустил теткину руку. Анжелика еще никогда не видела у него в глазах такого выражения. - Если вы еще хоть раз отзоветесь плохо о Феликсе, я перестану с вами разговаривать. Запомните это. А теперь пойдемте, не то мы опоздаем в церковь.

Испуганная тетка засеменила рядом с ним.

Когда они вернулись домой, Рене передали, что отец хочет его видеть. Он немедленно пошел в кабинет и увидел, что отец ждет его бледный и расстроенный.

- Плохие вести, Рене.

Маркиз замолчал и поднес руку к задрожавшим губам.

- Полковник Дюпре прислал мне вырезку из английской газеты... для тебя. Он не знал, где ты сейчас... Там... Нет, я не в силах сказать тебе... Прочти лучше сам.

Рене взял из рук отца заметку, прочитал ее и долго сидел неподвижно. Наконец он встал и направился к двери.

- Рене, - еле слышно позвал отец, и сын, не повернув головы, остановился.

- Да?

- А как же Маргарита?

- Я скажу ей сам, - отвечал Рене и добавил: - Немного погодя.

Спустя час кто-то тихо постучал в запертую дверь его комнаты.

- Мне надо поговорить с тобой, Рене, - послышался торопливый шепот отца. Рене тут же отпер дверь. - Ты взял заметку?

- Нет, она осталась на столе.

- Значит, ее взяла Бланш. Я вышел на несколько минут из комнаты, а когда вернулся, заметки на столе не было. Мне страшно. Эта женщина любит вмешиваться в то, что ее не касается. Она пошла к Маргарите.

Рене бросился мимо отца на лестницу и тихо, не постучавшись, открыл дверь в комнату сестры. Около кушетки стояла Бланш, Маргарита держала в руке вырезку из газеты.

"Зверства в папской крепости. Бесчеловечное обращение с политическими заключенными.

Вчера в палате общин член парламента А. Тейлор спросил помощника министра по иностранным делам, правда ли, что...”

Рене выхватил у сестры заметку.

- Не надо! Не читай!

- Отдай сейчас же! - хрипло закричала Маргарита. Рене с потемневшими от гнева глазами повернулся к Бланш.

- Выйдите вон. Немедленно. Я и Маргарита хотим побыть одни.

Заперев за Бланш дверь, Рене подошел к сестре.

- Ромашка...

- Отдай мне заметку! - снова закричала она.

- Он умер, Ромашка.

В третий раз зазвенел ужасный вопль:

- Отдай!

Рене упал на колени около сестры.

- Не читай! Зачем тебе знать подробности? Все кончено. Какое они теперь имеют значение?

- Никакого, - помолчав, отвечала Маргарита, - и поэтому незачем скрывать их от меня. Нелепо утаивать, как именно это произошло.

Она говорила ледяным тоном, и на мгновенье Рене перенесся в долину реки Пастаса и услышал другой голос: "Какое имеет значение, что бы именно могли они сделать?"

Он отдал ей заметку и, отойдя к столу, уставился невидящим взглядом на вазу с розами. Тишина, как бескрылое чудовище, волочила по полу свои бесконечные кольца.

- Рене, - наконец позвала Маргарита.

Он подошел к сестре, обнял ее и, опустившись на колени, прижался щекой к ее щеке. Она осторожно высвободилась из его объятий, и он похолодел от ужаса.

- Ромашка! - зашептал он, ловя дрожащими руками ее руки. - Что встало между тобой и мной? Мне кажется, я потерял и его и тебя… Я не понимаю... Мы живем в каком-то кошмаре или сходим с ума... Я потерял его еще до того, как он погиб, и до сих пор не знаю почему. Неужели мне суждено и тебя потерять живой?

Ее взгляд заставил Рене отшатнуться.

- Нет. Я уже мертва. Это случилось два года назад, в ноябре. Мне жаль тебя, Рене, но мы оба мертвы. Он - труп, а я - египтолог. Это почти одно и то же. Теперь меня интересует только то, что произошло три тысячи лет тому назад.

Рене встал и, глядя сверху вниз на сестру, спросил:

- Ты не объяснишь яснее, дорогая? Что же случилось? Когда два человека - единственные, кого ты любил в мире, - вот так... умирают, очень трудно жить, не зная, что же случилось. Скажи мне, причина - какой-то...-у Рене перехватило дыхание, - причиной был какой-то поступок Феликса?

- Он не виноват. Он был вправе порвать. В ее голосе прозвучала горечь, но Рене почти обрадовался - все-таки это было человеческое чувство.

- Ты подумала, что я виню его? Нет, для меня оправдан каждый его поступок - потому что это его поступок. Я так и не узнал, почему он порвал со мной. А теперь уже так никогда и не узнаю. Но это ничего не меняет.

- Я знаю, почему он порвал со мной, - прошептала Маргарита.

Лицо ее, когда она подняла глаза, было пепельно-серым.

- Его оттолкнула моя любовь, которая была ему не нужна. Достаточно тебе этого? Почему он порвал с тобой, я не знаю. Но, вероятно, он решил, что лучше порвать сразу со всей семьей... А теперь оставь меня одну.

Рене молча вышел. На лестнице его встретила Анжелика.

- Что случилось, дорогой? Бланш плачет и бранится в гостиной. Она жалуется Анри, что ты оскорбил ее. Ах, Рене, да не смотри на меня так - ты ранишь меня в самое сердце! Я знаю, что виновата, и я прошу у тебя прощения за то, что забылась сегодня утром. Я знаю, как дорог тебе твой друг, и не хотела сделать тебе больно. Но последнее время я совсем измучилась. Бланш не стала мне настоящей племянницей, не стала дочерью и твоему дорогому отцу. А с Маргаритой я боюсь разговаривать. Вот если бы тебе понравилась Жанна!

С легким смешком Рене повернулся к тетке.

- Не плачьте, тетя. Жанна мне нравится. Если вам так этого хочется, поговорите с ее отцом. Что же, все люди женятся.

Жанна старалась быть хорошей женой, она рожала мужу здоровых детей. Так что по крайней мере Анжелика была счастлива, но и Рене, казалось, был доволен своей участью.

Маргарита успокоилась и усердно занималась египтологией. Возможно, Бланш была недалека от истины, утверждая, что раз уж женщина - беспомощная калека, то надо благодарить милосердного бога, если она к тому же сухарь и синий чулок. Египтология - один из немногих предметов, которыми может заниматься прикованный к постели человек. Когда маркиз умер, его дочь уже могла самостоятельно готовить его рукописи к изданию, и эта работа заполнила остаток ее недолгой жизни. В сорок лет Маргарита умерла от осложнения после простуды. Жанна, Анри, Анжелика и Розина искренне оплакивали ее кончину.

Для Рене их горе было еще одной загадкой этого непонятного мира. Сам он уже давно оплакал сестру. Для него она умерла после одного их разговора за несколько лет перед этим, когда он, как обычно, приехал на лето в Мартерель.

Как-то утром он увидел в липовой аллее безутешно рыдавшую пожилую крестьянку. Осторожно расспросив ее, он услышал печальную историю. Ее дочь, служившая в замке горничной, - Рене припомнил эту тихую, скромную девушку, - "попала в беду", а возлюбленный бросил ее. Устрашенная гневом строгого, набожного отца и безжалостным допросом Бланш, девушка бросилась в пруд. Кюре отказал ей в христианском погребении, и мать пришла просить, чтобы капеллан, которым обзавелась получившая наследство Бланш, прочитал в часовне замка над гробом молитву.

Но Бланш отказалась потакать распущенности. Став хозяйкой Мартереля, она считала себя обязанной следить за нравственностью крестьян.

- А что же брат? - спросил Рене.

- Он говорит, это женское дело, и он не может вмешиваться.

- Почему же вы не пошли тогда к мадемуазель Маргарите?

Женщина зарыдала еще безутешнее.

- Я к ней ходила. Она тоже не хочет помочь.

- Тут, вероятно, произошло какое-то недоразумение. Я поговорю с сестрой.

Он нашел ее в саду за чтением гранок.

- Я говорил с матерью Лизетты, - начал Рене. -Неужели нельзя настоять, чтобы Бланш разрешила поставить гроб в часовне?

- Дорогой Рене, - ровным голосом ответила Маргарита, - я не понимаю, почему ты обращаешься с этим ко мне? Ведь ты знаешь, что я не набожна. Вам, верующим, виднее, как использовать часовню.

- Я говорю не об этом. Меня возмущает жестокость Бланш.

- Но ведь Лизетта сама во всем виновата, пусть пожинает, что посеяла.

- Маргарита! - вскричал Рене. В эту минуту он был не в силах назвать ее Ромашкой, - Маргарита! Но ведь она умерла!

- Ну и что же? Ты все еще сентиментален. Смерть не избавляет человека от последствий его поступков.

И она первый раз за время разговора подняла на брата глаза.

- Я тоже умерла, - сказала она, поджав губы. - Я уже говорила тебе. Но мне от этого не легче. Почему же станет легче Лизетте? Для женщин существует непреложный закон целомудрия. И, нарушив его, они должны нести наказание. Но мне все разно. Если хочешь, чтобы Лизетту отпели в часовне, - поговори с Анри.

Рене долго молчал.

- Понимаю, - наконец вымолвил он. - Я пойду погуляю с собаками.

Маргарита снова принялась читать гранки, а Рене ушел, свистнув собакам.

- Боже, до чего жестоки женщины, - сказал он себе. - И это моя маленькая Ромашка!.. Как хорошо, что мои дети - мальчики.

Рене стал известным профессором и дожил до старости. Его уважали коллеги и любили студенты, он был заботливым мужем и примерным отцом. Но ни в университете, ни дома у него не было близких людей. Даже дети плохо знали своего отца.

Один только раз попробовал он поговорить по душам с сыном. Но попытка оказалась неудачной. Должно быть, он слишком долго молчал.

Это произошло весной 1870 года, когда его сын Морис уезжал в армию. После того как молодой офицер простился с плачущими родными и выслушал их напутствия, а вестовой уехал вперед с вещами, отец с сыном отправились в Аваллон пешком. Они много раз гуляли вместе, а эта прогулка могла быть последней.

Пока заросли орешника не скрыли из виду большой старый дом, доставшийся Жанне в приданое, Рене шел молча, потом с улыбкой повернулся к сыну,

- Да, если тебе не удастся отличиться, то уж не из-за недостатка добрых напутствий и советов.

Морис неловко рассмеялся. Милый старенький папа! Вот уж кто никогда не расчувствуется в неподходящий момент.

- Разумеется! Будь это только мама и дедушка Дюплесси, я бы ничего не сказал, но когда этим занимаются все родственники, получается многовато - Когда я был в Мартереле, дядя Анри и тетя Бланш по сорок раз перечислили все искушения, которые подстерегают молодежь в армии. А потом мне пришлось подняться к тетушке Анжелике и выслушать все еще раз от бедной старушки.

- Да, - сказал Рене. - Тетя Анжелика всегда любила давать добрые советы. - Он. нахмурившись, посмотрел на живую изгородь и продолжал: - А я вот, как ты знаешь, этого не умею. Но мне все-таки хотелось бы сказать тебе кое-что, если только это не будет тебе неприятно.

- Ну что вы, папа! - запротестовал Морис. - Да вы можете мне сказать все, что сочтете нужным. Но я, кажется, догадываюсь: "Не ставь поручительства на чужих векселях", - не правда ли? То, что случилось в прошлом году, послужило мне хорошим уроком. И главным образом потому, что вы все поняли и заплатили, ни слова мне не сказав.

Юноша покраснел, замялся и потом взял отца под руку.

- Мне кажется, папа, что у вас дар - уметь вовремя промолчать. Генерал Бертильон как-то сказал мне, что однажды, когда он был моих лет, он сделал страшную глупость и готов был пустить себе пулю в лоб, а вы просто дали ему какое-то срочное поручение и никогда не вспоминали о случившемся. Он сказал, что всю жизнь будет благодарен вам за это и сделает для вашего сына все, что от него зависит. И... и... я... папа тоже сделаю все, что от меня зависит.

Рене ласково погладил руку сына.

- Ничего, все будет хорошо, но я собирался говорить о другом...

Он снова взглянул на живую изгородь. Не так легко было сказать то, что ему хотелось.

- На войне знакомишься с самыми разными людьми. Если ты когда-нибудь повстречаешь человека и он покажется тебе... непохожим на тебя и на других... одного из тех редких людей, которые проходят среди нас как ослепительные звезды... постарайся не забыть, что знать таких людей - большое счастье, но любить их опасно.

- Я не совсем вас понимаю, папа, - ответил Морис. Добродушный, здоровый юноша, каким был Морис, мог стать отличным офицером, но он вряд ли был способен разбить свое счастье, что-нибудь чрезмерно полюбив.

Рене со вздохом провел рукой по седым волосам.

- Это не так-то просто объяснить. Понимаешь ли, маленькие радости, и горести, и привязанности - все, что так дорого для нас, простых смертных, все это слишком обыденно для этих людей и не заполняет их жизни. А когда мы всей душой к ним привязываемся и думаем, что наша дружба нерасторжима, порой оказывается, что мы им только в тягость.

И тут же сдержал себя, словно боясь даже на миг упрекнуть трагическую тень того, чьи глаза преследовали его до сих пор.

- Не подумай, что они способны сознательно обманывать нас. Так поступают только мелкие люди, а по-настоящему великие люди всегда стараются быть добрыми. В этом-то и беда. Они терпят нас из сострадания или благодарности за какую-нибудь услугу, которую нам посчастливилось им оказать. А потом, когда мы им окончательно надоедаем, - а это должно произойти рано или поздно, ведь они все-таки только люди, - тогда нам бывает слишком поздно начинать жизнь сначала.

- Но... - начал Морис.